Есть в Катруси скамья. Ладный! Такой, что она с ним носится не наносится. И в доме, и на улице. Случайно, и на ворота вынесет, сядет, качаток попасуе:
Тась-тась-тасяточка
Чимчикули-качаточка
Скуб-скуб-скубаници
По зеленой траве.
Или к цветнику подставит, чтобы сидеть, красольку и бархатцы нюхать, мальвой миловаться. Возле ли ґанку примоститься: ану, посмотрю, где наши Чимчики?
Дед — вон там, в садике. Сено шевелит, бабочки розбуркуе, еще и новую мугикалку придумывает.
Ге-ен за огородами голубеет рубашка папы. Немного голубее прудовой воды, где папа рыбку ловит. Рака-Буде-знака обходит, а Черепаси-рудомаси говорит: «Плыви себе своей дорогой». Черепаха-рудомаха будто не слышит, висидае на колоду и не возводит из папы темных опечаленных глаз. Может, ей некуда идти? Может, еще не выбрала своей дороги? Или прочула, может, о Чимчикив и к ним приспичило хоть плач…
Бабушка — возле повитки, кропивку крошит. Гуньчик та Мурза набигалися, то лежат
напротив и из бабушки глаз не возводят. Они любят, когда бабушка начинает убирание. Тогда и в их черепочки что-то перепадет. Посреди двора на табуретках — лохань. Мама полощет белье. «И мне же нужно», — вспомнила Катруся и поставила на свою скамью тазика.
— Мамо, — звала, — дай мне мыло. Постираю Дочери платье.
— Пэры, — говорит мама.- На таком солнышке мгновенно высохнет.
Но и действительно — солнце аж опаливает. Вон в тазику Солнечная Зайка плюскаеться. Ему хорошо.
К самому дну донырнет и внезапно появится. А тогда снова — плюсь на дно.
— Ага, и тебе жарко? — спрашивает его Катруся.- Ну купайся, купайся…
Зайка, хитрец, услышала-таки, но и знака не подает. Тогда мовчечки — прыг, и уже на плетню.
Снова стриб-стриб — на стене, в форточку заглянул, на проволочный шнурочек соскочил и
гайнув-майнув по наволочкам, простыням, юбочкам. Но так швидесенько, как будто он пробует, есть ли что сухое. И так суетится, что Катруся едва глазами за ним успевает.
— Ну и находчивый ты! Гляди не упади наземь, потому что замурзаешся.
Зайка как будто и хотела того: айда в песок, к Катрусиного ведерка, долго там не
залежался, шаснув к цветнику. Так в траве мигтиючим следом и прославься.
Катруся бросила стирку и за тем следом:
— Не убежишь!
Зайчик- круть, обернулся й- поступь. Снова на проводе чеберяе, как раз там, где мама белье развешивает. Вот-вот ненароком и его привьет. Тогда и поймается Зайка! Тогда Катруся подойдет и погладит его — блестящего, теплого.
Ану, яблунько, не жадничай!
Какие у тебя яблочки налились —
Те ли, что высоко
Глазу ли, что низко?
Те ли, что дальше
Глазу ли, что близко?
Ой, попадали! Теперь ну-ка на городець! Здесь мы всего понасаживали: росте-росте, зеленеет, не зоглянешся- дозреет. Диви, как подсолнух выгнался! Может, хочет достать к солнышку?
Височе-енько!
А этой тропинкой попутешествуем на стал. Там полно лилий и карасиков. Посреди пруда на колоде дремлет Черепаха-рудомаха, а из-под колоды водит за ней черными очатами Рак-Буде-знак. Из берега на них поглядывают кот Гуньчик и собачка Мурза. Пусть поглядывают, к колоде однако не доберутся. Да и зачем им к колоде?
О, а то кто? Не Славко ли? Спрашиваешь, Дочь, который? А такой: или самолеты рисует на песке, или просто — лежит.
Бьет баклуши? Нет, на тучках поднимается. Выберет себе самую красивую, найсниговишу — и летит. Легко, свободно.
— Егей, — звала Катруся, — возьми и нас! Славко подводит
председателя и удивляется:
— И куклу?
— Это Дочь, — говорит Катруся.
Кукла возводит рученьки и говорит: «Ма-ма».
— А кто же папа? — спрашивает Славко. Катруся теряется:
— Нет…
— Так не бывает!
— Чего?
— Потому что не бывает!
Катруся прижимает Дочь к себе и идет берегом. Догоняет ее Славкив голос:
— Хочешь, я буду папой?
Пхе, Катруся не хочет Славка папой. Какой из него папа? В песке лежит, самолеты рисует, с Гуньчиком и Мурзой полсвета оббегает, а затем его на тучи тянет…
Что же его придумать?
Катруся немножко пристояла, обернулась на Славка. А может, пусть таки он? Ну то что, что летает? Зато сколько всего насмотрится и расскажет: и о тучках, и о небе, и о звездах, и о солнце, и о молниях, и о громе, и о снегопадах, и о радугах…
Ого о чем! Да и разве это все?
Дочь послухае-послухае да и попросится на тучку. Славко не втерпить, возьмет ее с собой. А из высоты белый свет еще более хороший, родной порог еще роднее. Сколько глазом поведешь — видно прочь все. Как на ладони.
